Дневник экспедиции АПУ — 2018. 21 июля

День двенадцатый. Ледяная Гавань, след белого медведя и что есть общего между моллюсками и картофелем

Сегодня — экватор экспедиции. Мы шли Белым, Баренцевым и Карским морями. Высаживались в Русской Гавани и на мысе Опасный. В 13:15 «Профессор Молчанов» встал на якорь у Ледяной Гавани.

Ледяная Гавань — это равнина с небольшими косогорами, где на сотни километров ни души, разве что затвердевший в снегу след белого медведя напоминает о хозяевах этой земли. Если прислушаться, можно уловить звуки, едва напоминающие скольжение автомобильных шин по трассе. На самом деле, это волна шуршит по мелкой гальке.

На землю высаживаются группы ботаников, геологов и тех, кто собирает микропластик. Я выбрала не сходить на берег, а покататься на «зодиаке» с Иваном Нехаевым, стажером-исследователем СПбГУ.

Иван садится в лодку с драгой, которую опускает метров на двадцать подальше от берега.

— Есть ли определенная система сбора образцов? (Иван изучает моллюсков, поэтому ему нужны только донные отложения).

— Моя система определяется правилом усталости рук. Больше, чем на 20 метров, этот трос я не горю желанием поднимать по несколько раз в день.

В первый раз драга была почти пустая, во второй раз улов состоял только из небольшого количества ламинарий.

— А почему не отобрать образцы у самого берега?

— Фауна у самого берега невероятно бедная, — говорит Иван. — Мне нужно набрать, как можно больше экземпляров. Сейчас я выполняю функции человека, который копает картошку. Мне нужно найти один огород с максимальным количеством картошки, чтобы потом ее изучать. В данном случае я собираю материалы не для экологических исследований, и мне нужно большое число экземпляров. Для проведения экологических исследований все сложнее: нужно планировать и больше ходить на судне по локальной территории. И занимать эта работа будет очень много дней.

На вопрос о предмете своих исследований Иван отвечает ласково: «Улитоньки».

— Это улитки. Поскольку я их люблю, то называю «улитоньки», уменьшительно-ласкательным словом. В целом я изучаю макроэкологию и систему брюхоногих моллюсков, которых очень много, и это разнообразие нужно описывать. Чтобы корректно это делать, разнообразие нужно классифицировать. Это то же самое, что и паспорта, по которым можно учитывать наши перемещения, выискивать преступников. Чтобы все ученые понимали под тем или иным именем одно и то же, нужна систематика.

— Как объяснить ребенку, что такое макроэкология?

— Макроэкология — это изучение крупномасштабных закономерностей распределения. Я выявляю серию локальной фауны, отбираю много проб, делаю так на нескольких районах, получаю списки, которые всегда будут различны. Различия будут всегда. Мы никогда не можем изучить что-либо полностью. Часть различий возникает просто потому, чторайоны фауны отличаются. Понять почему различаются — задача исследователей. Возьмем одного и того же человека и поставим его в одни и те же обстоятельства, и он каждый раз будет вести себя по-разному в зависимости от того, как звезды сложились. Примерно то же самое происходит с фауной. Всегда есть некий фактор случайности, методическая ошибка. Но в принципе остается что-то такое, что мы можем уверенно интерпретировать как причину изменений. Есть вещи очевидные.

— Если вдруг исчезнут улитки в Арктике, как это отразится на экологии?

— Экология — это наука о взаимодействии животных с окружающей средой и друг с другом. Каким образом это отразится на науке? Отразится тем, что не будет специалистов малакологов, которые занимаются моллюсками.

— А как отразится на природе, тот самый «эффект бабочки»?

— А вот на природе это отразится катастрофически, потому что все будет совершенно по-другому. И как именно — этого никто не скажет. А если скажет, то бейте его по почкам, потому что ни один прогноз не сбывается, по крайней мере из тех, которые я видел.

— Для кого улитки являются жизненно необходимыми?

— Они необходимы для всех. Это одна из наиболее массовых, доминирующих групп донного населения в Арктике, они являются хищниками, поедателями водорослей. Они участвуют во множестве циклов, на них завязаны кучи пищевых цепочек и сами они являются потребителями многих других организмов. Вся политика по сохранению природы направлена на сохранение ее в том виде, в котором она есть сейчас. Любые изменения трудно прогнозируемы. В теории мы можем делать что-то очень хорошее, а может быть, делаем что-то очень катастрофическое.

Иван четырежды забрасывает драгу на дно реки и достает оттуда водоросли, камни, из которых потом будет отбирать в течение субботнего вечера различных улиток и морских организмов. Работает он всегда в наушниках.

— Что вы слушаете за работой?

— Я слушаю грустную музыку, которая не дает мне повода отвлекаться. Стоишь, работаешь, думаешь: «Надо бы повеселиться», особенно в городе это ощущается, можно куда-то пойти, а тут включаешь грустную музыку и никуда не хочется.

— А сколько у вас экспедиций за год бывает?

— По-разному. Бывает, что ни одной, бывает иногда по десять. Иногда просто наступает такой момент, когда ходишь в экспедиции не с целью что-то срочно собрать, а просто хочется сменить обстановку.

— Зато потом возвращаетесь с новыми силами?

— Момент адаптации от полевой работы к городской жизни очень сложен. Первые две недели не понимаешь, что вокруг происходит, что все эти люди от тебя хотят, что за письма они тебе посылают. А ты еще пахнешь экспедицией. Странное чувство, но не могу ответить, появляются ли новые силы или исчезают.

— У вас есть мечта как у ученого?

— Сложный вопрос. Пожалуй, мне очень хочется, чтобы все фаунистические комплексы в Баренцевом море были результатом действия исторических, а не экологических причин.

— Почему для своих нынешних исследований вы выбрали Новую Землю?

— Потому что в других местах я уже был.

— Вы получили неожиданный результат своих исследований на Новой Земле?

— Я нашел прикольных улиток, которые должны быть в Баренцевом, а не Карском море. Не знаю, насколько это всем нужно, но это есть.

— Почему моллюски?

— Я был совершенно обычным школьником, который сидел однажды дома и которому позвонил приятель: «А что ты делаешь?», «Да ничего не делаю». «Я на рыбку сижу смотрю. Вот, шел из школы, купил, посадил ее в банку, за ней наблюдаю. Купил растения и улиточку». Я подумал, что буду лучше своего приятеля, и купил то же самое и двух улиток, они были просто по 50 копеек. Я все это купил, а потом подумал: «А что мне теперь со всем этим делать?» За ними ухаживать ведь надо. Я стал искать у родителей книжки и в результате нашел энциклопедию, в которой была маленькая глава про аквариумистику. Там было все про рыбок и ничего не было про улиток. Что надо было делать с этими улитками, я ума не мог приложить. А потом прочитал, что нужно вести дневник наблюдений, и стал такой журнал вести. Я тогда в восьмом классе учился.

— Вы сделали научное открытие в своей работе?

— Скажите мне, что такое научное открытие?

— Допустим, открытие — это результат научных исследований, когда вы нашли то, чего не находили другие, либо по-новому взглянули на уже привычное. Пойдет?

— У меня много такого. Например, я описал кучу новых видов улиток. Это все сложная рутинная работа. Вы садитесь в лаборатории, запираетесь внутри, включаете грустную музыку, достаете пакетик с чипсами и смотрите за сотнями улиток. Идете потом в ресурсный центр, вскрываете, сравниваете. Если есть такая возможность, то берете этот материал и смотрите маленькие кусочки ДНК и потом снова сравниваете. Время от времени у вас появляется то, чего не было в других работах. Чтобы понять, что это новое, нужно иметь большой обзор вокруг. Нельзя взять и сказать: вот это новое. Нужно очень четко ревизировать все старое для начала.

— У вас есть идеал ученого?

— Наверное, есть некий абстрактный идеал. Я восхищаюсь очень многими моими коллегами, не буду говорить, что абсолютно всеми, но, действительно, очень многими. Среди тех людей, с которыми я работаю, есть неординарные личности, хотелось бы быть чуточку похожим на них. У каждого есть свои черты, у кого-то это рассудительность, у кого-то некая усидчивость, у кого-то хорошо развитые коммуникативные навыки. Я восхищаюсь многими, с кем мне приходится работать. Мой идеал был бы слеплен из таких картинок.

— Какой черты вам не хватает для идеала?

— Отсутствие лени. Я бы так спросил: какая черта у меня в избытке? Лень.

Мне кажется, Иван здесь немного заскромничал. Если бы вы наблюдали за его работой, как он опускает и поднимает драгу, находясь в лодке, как отбирает донные отложения уже по приезде на судно, как потом все это промывает на корме при +1 градусе и систематизирует образцы по баночкам, как рассказывает о своих лабораторных исследованиях, вы бы увидели очень увлеченного человека, которому, может быть, и лень иногда, но научный интерес перевешивает.