Дневник экспедиции АПУ — 2016. 15 июня

15 июня. День девятый

Вчера вечером нас обрадовали: мы будем идти мимо Белушьей Губы, и там будет сотовая связь. Случится это между часом и двумя ночи. Уже к полуночи я держала глаза руками — спать хотелось жутко, перекладывала по столу телефоны и пыталась смотреть на индикаторы всех трёх одновременно. К часу на судне царило небывалое оживление, каждый делал вид, что просто пошёл прогуляться перед сном по коридору, самые нетерпеливые упорно мёрзли на шестой палубе. А связь не появилась! Мы прошли дальше, чем в 12 милях от берега. Слишком далеко.

Лапша переплетающаяся

Исправляю свою вчерашнюю ошибку: гребенушка — это тоже гага, а которую я назвала просто гага — это гага обыкновенная.

Пишу на верхней палубе, где лаборатории. Чем выше, тем больше качает. Качка способствует появлению мыслей. Если не очень сильная. Старпом Сергей Хохлов с очень строгим видом прочитал дневник за «накануне», указал на одно не соответствие и поинтересовался: а про то, как я ругаюсь, написано?

Нет, я, конечно, могу постараться воспроизвести, но уж очень специфическая эта морская терминология.

С терминологией здесь приходится разбираться постоянно: на борту специалисты десятка направлений. Алексей Сазонов — аспирант с кафедры гидрологии суши МГУ — сегодня рассказывал о дистанционном зондировании Земли. У нас продолжается лекционная программа.

— Как вы думаете, в каком диапазоне частот лучше всего можно различить снег мокрый и сухой? — спросил он, пристально глядя на аудиторию через очки. Аудитория замерла и притихла. Алексей сжалился и показал картинку. Единственная версия, выдвинутая самым смелым слушателем, оказалась неверной. Снег по степени сухости и мокрости неплохо различается при 30–40 ГГц, при меньшей на графике получается «лапша переплетающаяся».

— Мне очень нравится, я бы еще в рейс пошёл, если возьмут. Здесь атмосфера отличная. И коллектив. И Арктика... — мечтательно сказал Алексей. С двух ночи до шести утра он был на вахте «по птицам и сочувствующим». В основном попадались кайры. Мне вот на них не везёт: как ни выгляну в иллюминатор, там одни моевки.

Дистанционное зондирование — если смотреть широко, что это любой метод без непосредственного соприкосновения с объектом изучения. Фотография — это уже дистанционное зондирование. Как фотография появилась, так и начали зондировать. Знаменитая гелиография Ньепса 1826-го года «Вид из окна» — тоже дистанционное зондирование.

Алексей показал снимок Бостона с воздушного шара 1860-го года. Это, наверно, еще даже дагерротип. В начале ХХ века для съемки с высоты использовали голубей. Мощные были птички, если камеру на себе таскали.

Сейчас, если говорят о дистанционном зондировании Земли в гидрометеорологии, то подразумевают обычно космическое зондирование. Спутники для этих целей пытались запускать с 1959 года. Сначала не слишком успешно: те вращались, колебались и как-то не очень данные передавали. Потом более-менее научились. Впереди планеты всей, понятно, США. У нас никогда метеоспутников много не было. И сейчас Россия получает данные преимущественно с американских и европейских аппаратов. Своих всего 3, иностранных 16. Наших, правда, до 2020 года планируется запустить еще 4.

Алексей рассказал также о том, как из космоса исследуют снежный покров. Снег изучают в видимом диапазоне, но в этом случае его легко перепутать со светлым песком или облаками. Поэтому используется и микроволновая съемка. У нас в стране очень большие проблемы из-за того (вот в чём, оказывается, загвоздка), что реки в основном текут с юга на север. И, когда вскрываются верховья, в районе устья лёд даже не думает таять. Отсюда заторы, разливы, наводнения, люди на крышах, ой, опять весна пришла неожиданно. Вспомнили Великий Устюг, который топит с регулярностью раз в три года. Все об этом знают, но всегда надеются, что «не этой весной».

Бомбёжка льда — способ не особо эффективный. Лёд измельчается, но никуда не девается. Разве что меньше шансов, что мост повредит. Лёд еще можно чернить или сдерживать тросами. Самое-то эффективное — переселить людей из зоны подтопления, но, понятно, что Великий Устюг никуда всем городом не переедет, как и любой другой у речки.

Алексей в своей работе специализируется как раз на наводнениях в городских условиях. Очень востребованная тематика. На «Молчанове» он работает совместно с коллегами с кафедры океанологии МГУ. В этот раз их трое, а так в рейсах плавучего университета океанологи участвуют традиционно. Здесь они делают описания водных объектов, берут пробы для химических анализов, делают внутрисуточные наблюдения, например, каждые 15 минут смотрели расход, электропроводимость и другие параметры речушек и ручьев, впадающих в море. В тех точках, где мы были, эти параметры даже за 15 минут активно меняются: во-первых, источники питаются снегом, а он в течение дня тает с разной интенсивностью, во-вторых, приливы с отливами никто не отменял.

Как бороться с «тягуном»

Тему опасной воды во всех её состояниях продолжила Наталья Рязанова. Цунами, «тягуны», сжатие льда, обледенение судов... Прогнозировать всё это трудно, бороться... с цунами человек точно ничего сделать не может, с «тягуном», кстати, тоже. Сильный «тягун» в порту — это просто ужас. Даже в штиль суда у причала или на якоре могут начать самопроизвольно раскачиваться всё с большей амплитудой. Результат — срыв с якоря, наваливание на причал и большие убытки. Попробуй подними танкер, который лёг на берег. «Тягун» получается от резонанса колебаний волн в порту, колебаний самих судов, когда на всё это накладываются еще колебания волн, приходящих со стороны. Избежать его морякам порой помогает интуиция, когда что-то подсказывает, что лучше-ка сейчас увести судно на рейд.

Обледенение судов — тоже очень опасная вещь, особенно если оно происходит быстро. Корабль на глазах покрывается коркой льда, тяжелеет и может утонуть под собственной тяжестью. Борьба — быстрее в порт, или хотя бы куда-то, где другие погодные условия, на ходу сбивая ледяной панцирь подручными средствами.

Качает нас всего ничего, поэтому работа идёт и в лабораториях. Людмила Бельдиман разбирает растения, которые удалось собрать на Вайгаче. Говорит, что зелень только появляется. Это еще не время для ботаника, но время для гусей. Они летят на север на «зеленой волне». Только появившиеся злаки, осоки и сложноцветные наиболее богаты питательными веществами. Этими проростками они сейчас активно и питаются. Самое ценное — это нижняя часть проростка, она белого цвета.

— Сложноцветных еще почти нет. Есть крестоцветные, — Людмила откладывает их отдельно. — Но их никто не ест.

Людмила останется на мысе Желания (это самый север Новой Земли) до сентября.

Та шлюпка, которую мы нашли на севере Вайгача, возможно, с плавучей платформы — написали мне из Архангельска. Но это версия.

Мусор. Вне правового поля

Добыча полезных ископаемых, наблюдение за погодой, военное присутствие — любая деятельность в Арктике неизбежно оставляет следы. Особенно заметные — в виде бочек из-под топлива. Вот уж они попадаются даже там, где их совсем не ждёшь. О том, что отходы из Арктики надо вывозить и утилизировать, но делать это сложно, сегодня в своей лекции говорила Силвия Костовска.

Есть понятие накопленного экологического ущерба. Он обусловлен прошлой многолетней деятельностью предприятий и выражается в опасных концентрациях загрязняющих веществ в почве, воде, воздухе, наличием заброшенных и бесхозных хранилищ опасных веществ, оцененный в его денежном выражении. Да, кое-что сейчас делается. Радиоизотопные генераторы, например, вывозятся. Есть программа очистки Арктики, по которой идёт уборка Новой Земли и Земли Франца-Иосифа. Но проблема в том, что нет законодательной базы. Нельзя обязать загрязнителя, скажем, Минобороны, убрать за собой. То есть убрать пользователь вроде как должен, но не обязан. Получается игра практически вне рамок правового поля.

Условия Арктики вообще не учитываются. Действующее экологическое и природоохранное законодательство, а также методики оценки и устранения накопленного экологического ущерба, как и международные правовые акты, не содержат специальных положений об особенностях возмещения экологического ущерба с учётом арктической специфики.

Она была и будет всегда, эта арктическая специфика. Сложные условия накладывали отпечаток и на международные отношения в регионе. О них, начиная с XII века, сегодня рассказывал Константин Зайков. Многие лекции на плавучем университете, кстати, читаются на английском. Особенно любопытно наблюдать за дискуссией между российскими участниками, которые тоже говорят на английском, но порой в азарте переключаются на русский...

И экономические принципы во все времена были одни и те же. Сейчас мы следим за ценами на нефть, а в XVI–XIX веках следили за ценами на сёмгу. Дёшево никому продавать не хочется, соответственно, если цена низкая, на промысел никто не идёт, у промысла кризис и у тех, кто на него завязан — тоже.

Как по Млечному пути

Моевки устроили заседание на корме «Молчанова». Сидят, глаза прикроют и делают вид, что так и должно быть. Пара десятков уже собралась. Периодически кто-нибудь взлетает, покрикивая, делает круг и возвращается к товарищам. Одна особо продвинутая моевка зачем-то в полёте махала не только крыльями, но и лапами.

Ирина Покровская говорит, что скорее всего где-то неподалеку поморник — он моевок и пугает.

На этом я планировала на сегодня дневник закончить и или спать завалиться, или книжку почитать, не тут-то было. Неожиданно меня вызвали на мостик, лично старпом Хохлов.

— Спрашивайте, — добродушно разрешил Сергей Викторович. — Вы же хотели экскурсию.

— А где мы сейчас находимся? — Было около 17:10.

— Это мыс Сухой Нос, мы идём уже вдоль Северного острова, Маточкин Шар прошли. Жаль, что мы туда зайти не можем. Там красиво, лучше чем в любом Суэцком или Панамском канале.

Берег видно было неплохо. Это вам не вчерашний туман. Мы идём примерно в 15 милях от берега. Что-то около 26 километров. Видимость, получается не меньше.

— Снимайте быстрее берег, а то не видно будет.

— А почему мы не можем идти ближе?

— А мы ближе 12 миль подходить не можем без разрешения. Территориальные воды. Разрешение у нас от Русской Гавани. Туда мы подойдем примерно с 16 до 17 часов завтра. А зачем Вы меня фотографируете?

Я прицелилась на рисунок где-то под потолком. Не знаю, есть ли на судах потолок, но рисунок висел довольно высоко.

— Это в прошлом году у нас на плавучем университете были художники, меня нарисовали.

Сергей Хохлов ходит в рейсы с АПУ с 2013 года. Главное, говорит, это хорошая организация. Если всё организовано, то всё идёт хорошо. Нахожу на карте точку с глубиной 4 метра (у «Профессора Молчанова» осадка 5 м) с подписью «не обследовано».

— А что Вы хотите? Там глубины через каждые 100 метров в лучшем случае мерили, по старинке. Там таких необследованных участков сколько угодно.

— По старинке — это веревку с грузом кидали?

— Эхолоты-то не всегда были.

Честно признаюсь, для Арктики мне «50 лет Победы» — атомный ледокол — маленьким кажется, а уж «Профессор Молчанов»...

— Поморы, кстати, на кочах и лодьях здесь ходили. У нас рейсы и по 90, и по 100 дней могут быть, в Арктике. И шторм любой выдерживаем. Да, было, что волны через всё судно перехлёстывали и ничего.

— А где Вам больше всего на Новой Земле нравится?

Старпом задумался.

— Оранские острова. Там заканчивается Гольфстрим и начинаются холодные воды. Поэтому там много планктона и много другой всякой живности: моржи там, птицы. Однажды мы шли там, да, на Фрегате. Погода была идеальная, в море скалы было под лодкой видно, метров на 20, наверно. И там были медузы. Не так, чтобы скопом, а по отдельности, но много, но как-то каждая обособленно. Солнце светило и сами они светились слегка, красным и синим. Как по Млечному пути шли...